ТАЙНОЕ ИМЯ

Светлана Панкова

ТАЙНОЕ ИМЯ


– Черррнуль – Черррнуль – Черррнуль...

Я вспоминаю: быстрый, упругий скок маленьких лапок по снегу, черное на белом, черное на белом... В желтоватом свете фонаря снежная пыль искрится и переливается холодной, обжигающей радугой. Она приходит откуда-то из-за границы света и тьмы, сама словно оживший кусочек ночи. Вот она летит, распластавшись над сугробами, в следующий миг – прыжок, тяжесть гибкого маленького тельца в руках, мягкость шелковистой шубки, чуть присыпанной снегом. Выпущенные когти – не для удара, для приветствия, – короткое гортанное "Мррр"... Дыхание вырывается у меня изо рта белыми клубами. Как холодно! Ее шкурка совсем ледяная, но под ней чувствуется живое тепло.

– Тебе не холодно, киса?

– Мррр... Мррр - мррр - мррр...

Утром она уходит по своим кошачьим делам. Спрыгивает с рук, резко толкнувшись сильными задними лапами. Если уже рассвело, то минуту или две я вижу ее – черное пятнышко, мелькающее вдалеке.

Когда я увидела ее впервые? Был конец мая, значит, она родилась в апреле или в марте. Да, вот так это было: мы с мамой шли в магазин за хлебом, а у отдушины подвала соседнего дома бегал прехорошенький котенок размером не больше ладошки. Я, не сдержавшись, восхищенно зашептала:

– Ой, мам, смотри, какой хорошенький!

– Не вздумай приваживать его. Своих кошек хватит.

Это был, конечно, совершенно дикий котенок. Из тех, кто, услышав "кис-кис", не подходит доверчиво за лаской, а топорщит хвост, распушается и старается поскорее улизнуть. Ловить такого – значит, на себе почувствовать остроту кошачьих коготков и тонких, как иголки, клычков.

Мама собиралась этим летом на родину, в деревню. Навсегда. Прожив в городе десятки лет, она так и не привыкла к нему, и всегда мечтала вернуться и жить в своем старом доме. Спустя пару недель она уехала и увезла с собой всю нашу кошко-банду. Всех троих: Барсика, Баську и Фенечку. На этом настояла я сама: и ей будет не скучно, и кошкам лучше все-таки жить на природе, а не в тесной городской квартире. Наши кошки каждый год проводили «каникулы» в деревенском доме, прекрасно там себя чувствовали и ловили мышей. А я осталась одна. В первый раз в жизни – по-настоящему одна.

Одиночество… Просыпаешься – и никого рядом нет. Засыпаешь – и никого… Она тоже была одна – маленький взъерошенный комочек в огромном, полном опасностей мире. Я видела ее каждый день, но ни разу не видела рядом с ней ни мамы-кошки, ни других котят. Поэтому я решила, что выводок по какой-то причине остался без матери, и что она – единственный выживший котенок. Я так и не узнала, что случилось. А она не могла мне рассказать, как ей удалось выжить. Как она смогла выбраться из подвала, в котором родилась, да не один раз, а проделывать это каждый день? Как научилась добывать еду? Как поняла, что надо бояться мальчишек, собак и машин? Ведь она была не больше ладони в длину.

Она была совершенно черной. Ни одного светлого пятнышка, ни одного светлого волоска. У черных кошек чаще всего подшерсток темно-серый или коричневый, но у нее и подшерсток был угольно-черный. Черный нос, черные подушечки лап, даже десны и небо, как я потом убедилась, все – ровного черного цвета. Идеальная кандидатка на роль «ведьминой кошки». И на сплошной черноте – внимательные золотые глаза. Ах, если бы у нее был хоть небольшой белый «галстучек»! Белый воротничок и кончики лап! Тогда ее называли бы красивой, кормили и гладили, как и всех бродячих кошек в округе. Кошек у нас было не то чтобы великое множество, но десятка два жили постоянно и не бедствовали, худо-бедно имея свой кусок каждый день.

– Черная! А ну, кыш отсюда! – и добрая старушка, только что кормившая стайку разномастных котов и кошек и ласкавшая своих любимцев, швыряет палку в пушистый комок, робко пытающийся приблизиться к миске.

– Черная! Брысь! – солидный дядечка нагибается – и в беззащитную малышку летит камень. Попади он – и кошечке уже не встать…

– Черная! Убирайся! – хорошо одетая полная женщина так отшвыривает ногой мирно сидящую на крыльце кошечку, что в полете та делает двойное сальто и падает не на лапки, как все кошки, а на бок.

Она упала в нескольких метрах от меня и несколько секунд билась на земле, судорожно пытаясь встать. Съежилась, напряженная, готовая увернуться от нового удара. Жалко ее стало…

– Эй, черная, черная! Сосиску хочешь? – я достала из сумки связку сосисок, очистила одну и положила на землю. Тут же поняла: не подойдет. За свою короткую жизнь она не видела от людей ничего хорошего. Стараясь двигаться медленно, я отошла на несколько шагов. Сосиска лежала между нами.

«Это – мне? Сосиска? Целая сосиска – мне одной?» – она подошла, желтые глаза, не отрываясь, следили за мной. «Это – ловушка? Нет?» Потом она решилась и стала аккуратно есть. Я подождала, пока она расправится с добычей, и пошла домой. Оглянувшись, увидела, что котенок на почтительном расстоянии медленно движется следом…

На следующее утро первое, что я увидела, выйдя из дома, был сидевший на крыльце дома черный котенок. На этот раз у меня с собой не было сосиски, но котенок смотрел с такой надеждой, что я вернулась домой и принесла крохе еды. Так и пошло: я кормила эту кошачью мелочь дважды в день, утром и вечером, а она ждала меня. Когда бы я ни вышла из дома, первое, что я замечала, – пристальный взгляд золотистых глаз. Часто я уходила на рассвете, а возвращалась домой за полночь, – она ждала. Я была нужна ей, а мне… Мне было нужно быть для кого-то нужной. Она никогда не ласкалась – не знала, что это такое. Вместо этого она резко и неожиданно прижималась к моим ногам, чтобы в следующую секунду отскочить в сторону, чтобы я не успела к ней прикоснуться. Видно было, как в ней борются страх перед человеком и желание довериться. Зато она всегда провожала меня – до тех пор, пока я не повернусь и не топну слегка ногой: «Домой!» Дорога была близко, и я боялась, что она попадет под машину.

Конечно, мне хотелось погладить ее. Что это за кошка, которую нельзя погладить? Однажды я резким движением прижала ее к земле. Она, отчаянно извернувшись, высвободилась, но не сделала даже попытки вцепиться в руку. Через несколько дней она поняла, что мои прикосновения не причиняют ей боли, и стала позволять погладить себя по голове и спине. Снова заволновалась, когда я взяла ее на руки, оторвав от земли и заставив почувствовать себя беспомощной, но потом привыкла и полюбила лежать на руках. При этом она всегда терлась головой и очень громко мурлыкала. Она оказалась невероятно ласковой. И, да, я убедилась, что это – именно кошка, а никоим образом не кот. Гладкое брюшко недвусмысленно говорило о ее половой принадлежности. Теперь она позволяла мне погладить его.

Она оставила тот подвал, в котором родилась; может быть, ее прогнали старшие и более сильные кошки. Довольно долго я не знала, где она обитает, пока однажды она, то прижимаясь ко мне, то отбегая, не заставила меня последовать за собой. Я увидела, как она еле протискивается под крыльцо одного из соседних домов: убежище грязное и сырое, но зато здесь она была в безопасности. Взрослые кошки, а тем более – собаки, не смогли бы пролезть в эту дыру. А раз уж она раскрыла мне секрет своего убежища, значит, полностью доверилась мне. Позднее, когда она и сама перестала проникать в маленькое отверстие, она поселилась в подвале моего дома. Но к тому времени она была уже сильной, ловкой и воинственной кошкой-подростком и сумела отстоять свое право поселиться здесь. Другие подвальные кошки никогда не подходили к людям – они дожидались, когда человек поставит возле подвального окна пищу и отойдет, и лишь потом ели. Имен у них тоже не было. Их можно было называть как угодно – они все равно не отзывались. И лишь «моя черная» каждый день встречала меня.

Мне и самой кажется странным, что я долго не давала ей никакого имени. В наречении именем есть что-то священное, скрепляющее нарекающего и нарекаемого узами духовного родства. Это великое таинство – стать не просто «кошкой» или «собакой», каких на свете миллионы и миллиарды, а кем-то иным, обрести Личность, выделиться из общей массы мяукающих или лающих существ. Что до меня, то я убеждена, что и животные, по милости Божьей, войдут в Царствие Небесное, по крайней мере, те, кого любили и за кого молились, ведь любовь – это и есть молитва. Но молиться ведь можно лишь за тех, кого можешь назвать по имени. Не может ли быть так, что через наречение именем и свою любовь мы даем бессловесным существам и Душу, частичку Бессмертной Души? Между тем имя было необходимо, хотя бы потому, что кошечку надо было показать ветеринару, раз уж так получилось, что мне не все равно, что с нею станет. Тот, кто хоть раз лечил своего любимца от «чумки», глядя в страдающие глаза, навсегда запомнит, что предупредить легче, чем лечить. Она же была для меня просто «черная», «чернушка», «чернуля». На «Чернулю» она отзывалась охотнее всего – так и стала Чернулей. Ветеринар, услышав кличку кошки, понимающе усмехнулся:

– Подвальная? Подвальных и подъездных чаще всего по цвету шкурки называют. Если не Васька и не Мурка, то уж точно Черныш, Рыжик или Дымок.

Мне пришлось стерилизовать ее. Я чувствовала перед кошкой вину за то, что лишила ее возможности иметь детей, но я решительно не собиралась каждые пять-шесть месяцев воспитывать полдюжины котят, которым я не смогу дать даже еды досыта. Правда, я оплатила самый щадящий вариант операции: она не испытывала боли и, по-видимому, даже не поняла, что с ней произошло.

Теперь, выходя из дома или возвращаясь домой, я звала:

– Черррнуль – Черрнуль – Черрнуль…

Она бежала навстречу, вскакивала на руки, громко мурчала. Но, кажется, и она, и я понимали, что это – не «настоящее» ее имя, а просто прозвище, данное для удобства.

Осенью мама приехала навестить меня, привезла новости о кошко-банде. Барсик отстаивал свое право быть Главным Котом Округи и иногда возвращался домой потрепанным, Баська и Фенька мышковали и гоняли хвостатых кавалеров. Увидев на крыльце дома черную кошку-подростка, мама неодобрительно покачала головой:

– Все-таки приманила… Куда нам – четвертую?

– Мам, она уличная. Чистенькая, не заразная. Привитая, и стерилизованная уже. И ест все, что дашь. Ручная. Чернулькой звать.

– Ну, если на улице, то пусть живет…

– Мам, а ты попробуй, позови ее. Пойдет она к тебе или нет?

Пошла. Внимательно посмотрев на нас двоих, решила, что я не приведу к ней врага. Подошла и села, позволив «новому человеку» погладить себя по спине, но проситься на руки не стала. Да и нервно подергивающийся хвост говорил, что кошечка «не в своей тарелке»…

Дни катились дальше. Поздняя осень стояла дождливая. Если дождь лил слишком сильно, Чернуля не выходила ко мне. И каждый раз мое сердце сжималось: где она? Жива ли? Что, если она попалась мужику из соседнего дома, которого все называли «псих»? Этот «псих» однажды сбил на своей машине серую кошку – ее трупик долго лежал на газоне, – а потом жестоко избил Пеструшку, кошечку доверчивую и безобидную, только за то, что она прыгнула погреться на капот его «Лексуса». Все думали, что Пеструшка погибла, потому что видели ее лежащей с окровавленной мордочкой, но она все-таки отлежалась, только доверие к людям потеряла навсегда. Или ее могли поймать ловцы бездомных животных – те специализировались на собаках, но и кошками не брезговали. Я надела на Чернулю ошейник с номером телефона: хоть какая-то защита. Как говорил незабвенный булгаковский Шарик, ошейник – это все равно что портфель. Ошейник – удостоверение, дающее право на жизнь. Но спасет ли он мою Чернулю от вредной бабы из соседнего дома? Бывшая пациентка психбольницы, свихнувшаяся на почве явления ей «зеленых чертей», каждый раз, когда видела мою кошечку, заполошным визгом оповещала окрестности: «Чертовка! Черт в нее вселился! Все равно я добьюсь, что эта тварь сдохнет!» Оставалось надеяться, что накормленная досыта Чернуля не польстится на подброшенную ей отраву, ну, а поймать быструю и верткую кошку у старой алкоголички просто не выйдет. И машины… Их так много! Ночью на черном асфальте разглядеть черного зверя почти невозможно. Я живо представляла себе это: один миг – и живое, дышащее, теплое существо превратится в грязную, окровавленную тряпку, в бесформенный комок, в котором трудно даже опознать кошку. Я найду ее утром на газоне, и ничего нельзя будет сделать…

Но приходил следующий день, и кошка появлялась. Иногда она приходила с царапинами на морде и ушах, с прокушенной лапой; дергалась, не давая мне дотронуться до спины. Иногда у нее были сломаны когти, а на тех, что оставались целыми, я находила кусочки шерсти или перьев. Где-то там, вне моего поля зрения, Чернуля вела полную опасностей жизнь бродячей кошки. Где-то там она каждый день отвоевывала свое право жить. Как ее звали «ТАМ»? Она ничего не могла мне рассказать об этой стороне своей жизни.

В доме уже многие знали, что черная кошка, постоянно крутящаяся возле двери, – моя. Некоторые удивлялись уму и преданности кошечки. Часто, гуляя с ней, я слышала:

– Ишь, какая! Идет у ноги, как собака! Без всякой привязи идет, не убегает, оглядывается…

Другие требовали:

– Убери ты эту пакость, беды к дому приваживаешь!

Я не могла объяснить своей умнице Чернуле, что из-за своей такой красивой, мягкой и пушистой шубки она всегда будет изгоем...

Когда выпал снег и наступила зима, прибавилась еще одна опасность – холод. Что, если подвальные окошки закроют, и кошка останется на улице? Каждый раз, ложась в сухую и теплую постель, я думала о том, где спит моя Чернуля – на грязном полу подвала? Или лежит на улице, пытаясь укрыться от ветра, и ждет? Несколько раз из окна я видела ее, глубокой ночью сидящую на снегу в свете фонаря. И я решилась взять кошку на ночь домой. Я совсем забыла, что Чернуля никогда не была в человеческом доме! Стоило внести ее в подъезд, как кошка начала биться и вырываться из рук; чтобы удержать, ее пришлось замотать в шарф и изо всех сил прижимать к себе. В квартире она забилась в самый дальний и темный угол, и выманить ее было невозможно. Так я и оставила ее в углу в обществе миски с едой. Кошечка просидела там до утра, но содержимое миски все-таки съела. Утром она метнулась на свободу, как пушистая ракета. Но потом смирилась, поняла, что в доме ночевать теплее и мягче, чем в подвале. Она полюбила лежать у моих ног и внимательно смотреть на меня. Долгими вечерами, перед сном, мы разговаривали. О чем человек может говорить с кошкой? Ни о чем – и обо всем. Когда в полумраке и в тишине смотришь в кошачьи глаза, кажется, что в них скрыты все тайны мира… Но утром она всегда уходила – стремительная, неудержимая, дикая. Казалось, она понимала, что это – дом, в котором ей позволяют быть, в котором ей рады, но это – не ее дом.

Я любила смотреть на нее, когда она полностью расслаблялась – откинув голову и хвост, широко разбросав по ковру лапы и полузакрыв глаза. На улице она всегда была напряжена, готова и к бегству, и к нападению. Но в доме позволяла себе быть беспечной, сонной, ленивой, аккуратно трогала лапкой тряпичную мышку, потягивалась, широко зевала, показывая розовый язычок. Она знала, что здесь она – в безопасности, и наслаждалась этим. И, между прочим, научилась разговаривать. Долгое время я думала, что Чернуля – немая. Она никогда не мяукала! Даже когда я впервые поймала ее, даже когда она первый раз в жизни оказалась в квартире. Видно было, что кошка смертельно испугана, но она не издавала ни звука. Она только беззвучно раскрывала рот. Для кошки у нее была очень живая мимика: она всей своей мордочкой изображала мяуканье – поднимала верхнюю губу, показывая зубки, медленно раскрывала рот, прижимала уши и щурила глаза, но… молчала. Однажды она потянулась, припав на передние лапки, потом выгнула спину и вдруг сказала: «Мяу». Не замяукала, а именно проговорила. И сама так удивилась этому, что встала на задние лапки и округлила глаза. Она словно спрашивала: «Что это такое я сделала?» Потом она долго медленно ходила по дому, время от времени негромко выговаривая «Мяу. Мяу. Мяу.» – словно боялась разучиться пользоваться своим новым умением. С тех пор она иногда мяукала – но только в квартире. На улице Чернуля всегда молчала. Должно быть, уличная жизнь научила ее, что громкие звуки могут привлечь только врагов, и она просто «забыла» кошачий язык.

Она любила, когда шел снег крупными хлопьями. Это приводило ее в восторг. Она подпрыгивала, ловила снежинки лапками и пастью, смешно трясла головой и каталась в сугробе, стараясь поднять как можно больше снежной пыли. Однажды, когда она, вволю нарезвившись, вспрыгнула ко мне на руки, толкнула холодным, влажным лбом и пристально посмотрела в глаза, я вдруг поняла, кого она мне напоминает. Да это же маленькая негритянка Топси из «Хижины дяди Тома» – та, чье детство безжалостно растоптали, но не смогли лишить природного жизнелюбия и чистой души! Чернушка, какие редко встречаются даже среди негров, неистощимая на выдумки и проказы, и умеющая постоять за себя! Я «попробовала» слово «на вкус»:

- Топси… Топ-си… Вроде звучит неплохо. Но не по-русски. Сколько людей вот так, сразу, могут вспомнить «Хижину дяди Тома»? Т-ссс… Т-сссиии… Знаешь что, киска? Если бы ты осталась со мной навсегда, я назвала бы тебя… Тося? Тося!

Кошка громко муркнула и толкнула меня лбом, ожидая ласки. Я и не ожидала, что она поймет хоть что-то – в конце концов, она была всего лишь кошкой.

…Тот день я не забуду никогда. Именно это и значит: «Жизнь разделилась на «ДО» и «ПОСЛЕ»». Телефонный звонок. Умерла мама. Инсульт. За минуту до смерти она была весела и жизнерадостна, строила планы, как будет встречать Новый Год. Она ушла так, как всегда хотела: без страданий, полной сил, счастливой, окруженной родными и друзьями. И – в своем родном доме. В минуты сильных потрясений все чувства во мне словно застывают, остается один холодный расчет. Боль потери, слезы – все это будет потом, а пока я жестко прикидывала… Ехать нужно сегодня ночью. Взять отпуск за свой счет. Похороны… Потом девять дней… Девять дней попадают на двадцать седьмое, а там – длинные новогодние праздники. По всему выходило, что домой я вернусь только через три недели. Мертвой я уже ничем не могла помочь, но оставалась жизнь, которая зависела от меня, пусть это всего лишь жизнь маленькой кошки. На улице – минус тридцать восемь, и может стать еще холоднее. И кормить черную никто без меня не будет. Скорее наоборот: кое-кто – хоть та же сумасшедшая алкоголичка – вполне может воспользоваться моим отсутствием, чтобы избавиться от «этой заразы». А у меня было только две возможности. Или я оставляю Чернулю на улице – и молюсь Богу, чтобы она пережила эти три недели. Или я оставляю ее в квартире – и прошу соседку хотя бы раз в день кормить ее. Я заперла кошку в доме и уехала. Через неделю соседка скорбно сообщила мне, что мой дом разгромлен, она пыталась выгнать «негодяйку» на улицу, но та скачет по шкафам, не дается в руки, урчит и не подходит к двери. Мне тогда было не до кошек, и я просто посоветовала ей оставить все как есть. Через три недели я вернулась. В переноске, тесно прижавшись друг к другу, сидела моя кошко-банда в количестве трех живых душ: это были мои собственные кошки, выросшие в моем доме, и мне даже в голову не могло прийти оставить их. Сразу скажу, что ничего особо серьезного Чернуля не натворила. И для чего нужен лоток, она сразу поняла и действовала безошибочно. Просто кошечка добралась до моего вязания, не смогла устоять перед такой замечательной, да к тому же увиденной впервые в жизни игрушкой, как клубок, и, естественно, все распустила, старательно опутав нитками каждый предмет мебели. Но когда кошки увидели «соперницу»…

Если бывает любовь с первого взгляда, то, очевидно, бывает и ненависть с первого взгляда. По моей квартире катался, утробно завывая, черно-рыже-серо-белый ком, и разнять кошек не было никакой возможности – только ждать, пока они сами устанут и разбегутся. Они и разбежались, но только когда я выплеснула на меховой комок кружку воды. Ком распался на четырех мокрых и крайне рассерженных кошек, и с этого часа в квартире установилось «военное положение», время от времени переходящее в открытые боевые действия. Трое моих зверей всегда выступали единым фронтом. Предводительницей всегда была Баська, крупная трехцветная кошка, которая ясно дала понять, что никаких других кошек, кроме нее и ее «котят», в этом доме не будет. Я могла ее понять: двенадцать лет тому назад Баську – грязный комок неопределенного цвета, в котором кишело видимо-невидимо блох, трехнедельного котенка, едва открывшего глазки, я купила на рынке за три рубля. Честно говоря, больше из жалости: видно было, что, если бедолагу немедленно не покормить, то она не доживет и до вечера. С тех пор Баська жила королевой, обласканной и закормленной вкусностями. И допускать чужаков на свою законную территорию она не собиралась. Барсик и Фенька – не в счет: оба они (дымчатый Барсик – шесть лет, а тигрово-белая Фенька – три года назад) родились в этой самой квартире и приходились Баське сыном и дочерью. Остальных котят раздали, а этим хозяев отчего-то не нашлось. По старой памяти мать считала их несмышлеными малышами и «строила», как бывалый сержант – зеленых новобранцев. Но на защиту своего «выводка» всегда бросалась грудью. А дети так же беззаветно защищали свою мать. Все трое при этом отчаянно шипели, урчали и даже взрыкивали, как маленькие тигры.

Чернуля всегда бросалась молча, стремительная, как черная молния. Любой из членов моей кошко-банды был старше нее, крупнее и тяжелее, но они были все-таки домашними. Никто из них, даже Барсик, часто мерявшийся силами с деревенскими котами, не имел опыта настоящей смертельной схватки. Их жизненный опыт так же отличался от опыта маленькой черной кошки, как отличается опыт школьного драчуна и солдата на поле боя. Кошачье трио хотело лишь заставить «чужачку» признать их главенство. Я много раз видела, что соседской деревенской кошечке, приближавшейся к ним едва ли не ползком, припадая на брюшко и жалобно мяукая, все трое позволяли не только заходить в наш дом, но даже доедать то, что они не доели. Шикнут раз - другой, чтобы показать, кто здесь главный, и отвернутся: «Не видим тебя в упор». Чернуля готова была убивать. За прошедшие дни она хорошо поняла, насколько домашняя жизнь комфортнее уличной, и, если путь к «одомашниванию» пролегал по чьим-то мохнатым тушкам – тем хуже для стоящих у нее на пути.

Я разогнала кошек по разным комнатам и позаботилась, чтобы они не могли открыть дверь. По крайней мере, так я могла быть уверена, что смертоубийства в ближайшее время не предвидится. Но это была лишь отсрочка. С одной стороны двери завывала кошко-банда, с другой – яростно царапала дверь маленькая черная пантера. Каждый день я надеялась, что они привыкнут друг к другу и смирятся, и каждый день убеждалась: нет, не привыкнут. Я не могла расстаться с любимыми, выросшими на моих руках кошками. И так же я не могла снова выгнать на улицу Чернулю, впервые поверившую, что ее взяли в дом насовсем. Все четверо ласкались ко мне, прижимались мохнатыми бочками и даже лизали руки, но мириться с присутствием рядом «посторонних» не собирались.

…В одну из ночей мне приснилась мама. Мне казалось, что я, как раньше, встречаю ее на вокзале, ищу взглядом в толпе и бегу навстречу. Только почему-то в моем сне она держала на руках Чернулю и гладила ее, а та громко мурлыкала, прижимаясь к ней.

– Хорошая кошка, – сказала, улыбаясь, мама, – но не твоя. У нее есть свой дом.

Проснувшись, я поняла, что это – мой единственный выход. Не было никакого смысла обманывать себя: остаться в моей квартире Чернуля не сможет. И я не могу каждый день думать о том, жива ли еще она: от такой жизни я просто истреплю себе нервы, но ничего не смогу изменить – век уличных кошек недолог. Значит, я должна была найти для этого живого существа, доверившегося мне, новый дом. Как ни странно, это заняло не так уж много времени. Помня, с каким трудом мне удавалось раздавать Баськиных котят, я морально готовилась к рассылке объявлений, долгому ожиданию и бесплодным разговорам. «А не нужна ли вам кошка?» – «Кошка? Зачем?» Или: «Нет, кошка мне точно не нужна.» Или: «У меня уже есть кот.» Но после десятка безрезультатных попыток Оля, симпатичный дизайнер из соседней фирмы, задумчиво ответила:

– Знаешь, пожалуй, мне и в самом деле нужна кошка. Черная…

Домой мы возвращались вместе. Раньше я не знала, что Оля живет почти рядом со мной.

– Понимаешь, старший сын у меня с тех пор, как говорить научился, просил: «Мам, давай заведем котика». А потом и младший к нему присоединился. Вот год назад мы и купили кота. Черного. Старшему на шестнадцатилетие. Только он заскучал что-то. Совсем молоденький котик, а не играет, все больше лежит и смотрит так грустно… Вот я и думаю, что надо взять ему подружку. Да, знаешь, – Оля смущенно улыбается, отчего становится очень красивой, несмотря на усталость и мелкие морщинки в уголках глаз, – я теперь уже свою кошку хочу. Не «кошку сына», а свою собственную. Черненькую, гладкую…

Мы договорились, что в воскресенье я принесу Чернулю «в гости» – чтобы кошки могли познакомиться. О том, что моя кошка – дикая и драчливая, я предпочла умолчать, малодушно понадеявшись, что все как-нибудь уладится само собой.

В воскресенье я поставила переноску на пол и погладила Чернулю:

– Я не могу оставить тебя у себя, и не хочу, чтобы ты скиталась по подвалам. Поэтому сейчас мы пойдем в гости к одному очень хорошему человеку. Я надеюсь, что ты понравишься ей, а она – тебе. – Кошка смотрела на меня так, словно действительно понимала человеческую речь. Не сдержавшись, я подхватила ее на руки и прижала к себе. – Пойми, малышка, я желаю тебе только добра. Ты мне веришь? – Но все равно я чувствовала себя так, словно обманывала доверившегося мне ребенка. Из самых благих побуждений, но все же…

Когда мы вышли из подъезда, она вдруг бешено забилась внутри переноски, пытаясь разорвать когтями плотную ткань. Я поставила сумку на землю и открыла ее:

– Я не буду делать ничего помимо твоей воли. Если ты выбираешь такую судьбу – иди, ты свободна.

Черная молния выскочила из переноски и, махнув хвостом, исчезла в отдушине подвала. А я стала нащупывать в кармане телефон, чтобы позвонить Оле и сказать, что все отменяется, я не приду. Но телефон, как всегда, когда он бывает нужен, завалился за подкладку. А в тот момент, когда я, наконец, достала его, из подвала вынырнула Чернуля, быстро глянула на меня, коротко мявкнула и скользнула назад в переноску. Я заглянула внутрь: кошка невозмутимо лежала в позе египетского сфинкса. Если бы я точно не видела, что Чернуля ничего не держала ни в лапах, ни в зубах, я подумала бы, что она собирала вещи перед дальней дорогой. Или она прощалась с товарищами по подвалу? Я застегнула «молнию», подняла сумку на плечо, и мы пошли.

Идти, собственно говоря, было недалеко. Не больше получаса пешком, и то тихим шагом. Но раньше мне не приходилось бывать в этом квартале, построенном недавно из высотных домов. Оля ждала меня у подъезда, и, едва перешагнув порог, я поняла почему: вход был оборудован прозрачным тамбуром, в котором сидела бдительная бабушка-вахтерша. Или, может быть, следовало называть ее консьержкой? Сразу за тамбуром начиналась… картинная галерея? Во всяком случае, нежно-персиковые стены, украшенные репродукциями и детскими рисунками, разительно отличались от моего собственного подъезда, который, я уверена, обрел законченный «трущобный» вид задолго до моего рождения.

– Нам на семнадцатый, – пояснила Оля, входя со мной в лифт.

Мы вошли в квартиру. Большая и светлая прихожая открывала проход в кухню, совмещенную со столовой, и три небольшие комнаты. Из комнаты вышел высокий кудрявый парень с взъерошенным черным котом на руках. Кот заинтересованно поводил носом и шевелил пушистым хвостом.

– Это – Федор, мой старший, – представила молодого человека Оля, – младший сейчас с отцом, в кино пошли. А кот – Джек.

– Джек? – до сих пор мне казалось, что это имя дают только собакам.

– По документам – Финист-какой-то-там-еще. Язык сломаешь…

– Породистый?

– Ангорский. Есть такие черные ангоры… А Джеком его Игорек, мой младший, назвал. В честь Джека Воробья… Ему восемь лет, и он такой выдумщик! Утверждает, что умеет говорить с кошками. Говорит, это кот ему сам сказал: хочу, чтобы меня звали Джек.

Я пригляделась: длинная пушистая челка, лукавые янтарные глаза, встопорщенные усы. На мордочке – смесь опаски и любопытства. Балованный домашний котик. Джек Воробей!

– Ему идет. Пусти его, посмотрим, что будет.

Федор наклонился и опустил кота на пол, поглаживая по спине. Я отдернула «молнию» переноски. Чернуля недоверчиво высунула голову.

Эх, как же я жалею, что не оказалось под рукой камеры! Кошки несколько секунд пристально смотрели друг на друга, потом одновременно, очень медленно начали движение вперед – строго по прямой, по кратчайшему расстоянию, словно между ними натянута тугая резиновая нить. Напряженные вздрагивающие хвосты, вытянутые в струнку тела, лапка за лапкой осторожно ступают по паркету… Вот они сошлись, один черный носик коснулся другого, такого же черного и влажного, – «резиновая нить» исчезла, превратилась в ничто, – одновременно отпрянули и снова потянулись вперед. Взаимно обнюхали усы, уши, – и вдруг разом встали на задние лапы, обнявшись передними! Не хватало только озвучки, как в индийской мелодраме: «Братик!» – «Сестричка!» – «Я так ждал!» – «Я верила, что ты найдешь меня!» Так, в обнимку, они упали на бок и начали вылизывать друг другу мордочки. Мы еще понаблюдали за ними, потом долго пили чай на кухне – кошки не расставались. Джек, как заботливый хозяин, показал «сестричке» свою миску, свой кошачий домик, но все время старался держаться так, чтобы хоть кончиком хвоста касаться Чернули. Он постоянно трогал ее лапкой, словно боялся, что она исчезнет так же внезапно, как появилась. А она отвечала «брату» полной взаимностью и сама с готовностью прижималась к нему. А когда Чернуля, моя дикая, недоверчивая Чернуля охотно пошла на руки к Оле и громко запела, я поняла, что она нашла свой дом. Я тихо собралась и ушла по-английски, не прощаясь.

Дома я показала кошкам пустую переноску и сказала:

– Она ушла, ушла навсегда, больше не вернется.

Баська и Фенечка с двух сторон вспрыгнули на подлокотники моего кресла, стали тереться головами и довольно урчать, а Барсик растянулся у ног и кувыркнулся, показывая светлое брюшко. Всем своим видом они говорили: «Ушла – и отлично. Без нее проживем!»

Прошло несколько дней. Встретив Олю, я поинтересовалась, как там Чернуля. Оля засмеялась:

– Чернуля хорошо, просто замечательно. Как будто она всегда тут жила. Совершенно домашняя кошка, ручная и ласковая. Только она теперь не Чернуля, а Тося.

– Тося? – Я была абсолютно уверена, что об этом я Оле не говорила. Я об этом вообще никому и никогда не говорила. Об этом знали только я и …Чернуля? Маленькое тельце в моих руках, снежные искры на черной шерстке и внимательные желтые глаза…

Оля засмеялась:

– Это Игорек ее так назвал. Говорит, что кошка прыгнула к нему на кровать и сказала: «У меня есть настоящее, тайное имя, о котором никто не знает. По-настоящему меня зовут Тося.»

– И откликается?

– Она на оба имени откликается. И на Чернулю, и на Тосю. А вот попробуй ее Мусей или Басей назвать – не только не отзовется, но еще и посмотрит так презрительно: «Ты что, хозяйка, мое имя никак запомнить не можешь?»

На этом рассказ о Чернуле – Тосе – кончается. Потому что дальше – то самое сказочное «Жили они долго и счастливо». В ее жизни больше не будет темных подвалов, метели, голода и опасности. Не будет бродячих собак, летящего в спину кирпича с криком «Убирайся, черная!» и одиночества. Будет много вкусной еды, игрушек, ласковых человеческих рук и колен, на которых так удобно лежать. Будут длинные уютные зимние вечера, и пробуждения летним солнечным утром, и осенние дни, когда приятно наблюдать с высокого подоконника за падающими дождинками… Но разве об этом стоит писать? Обычная жизнь обычной домашней кошки... От Оли я знаю, что Тося – Чернуля сильно выросла, слегка пополнела и распушилась, как будто среди ее предков тоже были «ангорцы». Она показала мне фотографию: счастливая черная, словно уголь, кошка с золотыми глазами вольготно раскинулась на золотистом пледе. Я попросила эту фотографию себе – на память. Все хорошо… Почему же мне кажется, что я в чем-то виновата перед ней? Словно мне на краткое время был послан ангел – а я не смогла принять любовь ангела и своими руками отдала кому-то дарованное мне чудо? Впрочем, если бы сидящая рядом со мной на подлокотнике кресла Баська узнала об этом, она была бы крайне возмущена: ведь главным чудом на свете она считает себя.

(Все действующие лица и события, описанные в рассказе, – подлинные. Имена новых хозяев Тоси – Чернули изменены по этическим соображениям.)






• РАССКАЗЫ •

творчество  посетителей cats-портала:

В CATS-библиотеке я собрала литературные произведения, героями которых являются коты и кошки, либо им отводится небольшая, но заметная роль. Здесь представлены как и всем известные авторы, так и творчество начинающих. Присылайте стихи и рассказы по адресу info@mau.ru

Птица без крыльев - всё равно что кот без усов. (Сергей Изотов)
Все афоризмы про кошек

О лечебных свойствах котов ходят легенды. Котам не выгодно их опровергать.
Юмор про кошек

CATS-портал - все о кошках
Рейтинг@Mail.ru  
   Copyright © 1999-2024 CATS-портал http://mau.ru  •  Автор проекта: Nataly  •  E-mail: info@mau.ru